Сергей Александрович Гавриляченко, характеризуя необходимые для исторического живописца качества, выделяет способность «переживать извечную родовую судьбу как свою собственную». Проблемы сегодняшнего дня предстают продолжением истории, в самые трагичные минуты которой раскрывается величие человеческого духа, когда и жизнь переставала быть абсолютной ценностью, а приоритет отдавался чести, долгу, памяти.

В казачестве привлекает особой пробы мужество. Казак, потомственный воин, с малолетнего возраста, с обряда-инициации «постригов» привыкающий к седлу и оружию, как должное воспринимает факт грядущей гибели тела. А вот смерть духа, «вторая смерть», бесчестие, были наихудшим исходом. Из такого понимания вырастал внутренний аристократизм казачества, в том числе взаимное уважение с властью, «служение без холопства», так не похожее на «любовь-ненависть» государства и интеллигенции.

Суть пророческого, учительного предназначения художника - облечь в образную форму чаяния других. Например, как в полотне Гавриляченко «1913 год», где недавнее прошлое исполнено привлекательных перспектив, которые, увы, не реализовались. На холсте, как на случайном вроде бы фотоснимке, фиксирующем в малом большое, - в простоте и основательности провинциального быта проступает разнообразие и обновляемость размеренной жизни по законам традиции.

Но рушится, как это бывало не раз в истории, заведенный порядок вещей. Духовная слепота, порождающая смуты, извечная слабость человека, и потому образы смуты архетипичны, обретают воплощение в мифах и преданиях, подобно универсальному в своем гибельном пафосе откровению о последних временах («Всадники»). Четыре персонажа равно и напоминают о всадниках Апокалипсиса, и уводят мысль в пору, когда по заброшенным полям м зарастающим дорогам России неслись тысячи сорванных смерчем гражданской усобицы душ. Неприкаянные, какими изобразил их Гавриляченко. С невеселым весельем, с каким-то мрачным разгулом. Одновременно страдальцы и наказание всему народу.

С любовью и любованием всматривается художник - по заветам бесконечно почитаемого им В.И.Сурикова – и самые драматические перипетии жизни. «Тайное погребение» - еще один трагичный излом человеческой судьбы. Если ужасно остаться непогребенным, то каково погибнуть на глазах близких, которым к тому же запрещено по-человечески проводить воина в последний путь? Нарушение естественного жизненного цикла обессмысливает пройденный человеком путь, коль скоро этот путь оказался незавершенным. Не имея возможности свершить положенное, персонажи этой картины встречают помощь от самой природы, окрасившей сцену, полную безысходной тоски, в торжественно-скорбные тона.

«Стременная. Казачьи проводы». Сколь привычная для казачества, столь и ярко переживаемая каждый раз – потому и обретшая форму ритуала - минута прощания. Казак еще здесь, но уже и на войне. В полотне и печаль разлуки, и взволнованность хлопчика, провожающего старшего брата, и страх стариков-родителей, что, может, сын, буде и цел вернется, а их живых не застанет. И то, с чем прощается казак - курень-родовое гнездо, степь, да собор, где крестили, венчали, а если повезет, то и отпевать будут.

В развитие темы - «Ожидание». Одинокая фигурка женщины, всматривающейся в убегающую ленту дороги. Не счесть песен казачьих, посвященных этому образу. Здесь и «Черный ворон», давший название одному из вариантов. Это ожидание, когда уже не ждут. Надежда и любовь, дарующие жизнь, проводя человека через скорби и радости, замыкают круг и начинают новый.

Виктор Калашников.