Впервые с Владимиром Телиным мы встретились за час до открытия его выставки в выставочном зале Союза художников России 23 ноября. Именно там он предполагал дать интервью. Но поговорить удалось не более 15 минут - все время подходили его друзья, поздравляли. Он предложил приехать к нему в мастерскую и там продолжить разговор. В декабре не получилось, а в январе Владимир Никитович тяжело заболел. Но в марте сам позвонил и пригласил в мастерскую. Был еще очень слаб. Как потом выяснилось, тогда он из-за плохого самочувствия не принимал даже близких друзей. Но поскольку договоренность об интервью у нас была раньше, он, едва ему стало чуть лучше, счел своим долгом встретиться с малознакомым журналистом. На мой взгляд, это очень важный штрих к портрету. Естественно, лучше всего о художнике расскажут его картины, но, надеюсь, и последнее интервью Владимира Телина кому-то откроет,  какой замечательный и мудрый человек был нашим современником.

- Владимир Никитович, вы выбрали реализм, когда он был совсем не в моде?

- Мода меняется, а искусство вечно. А уж что писать и в каком стиле, каждый художник выбирает сам. Например, если у певца тенор, он не будет петь басом, а выберет партии, подходящие именно для его голоса. Так же и здесь. Я родился в России, в Москве, но с детства много времени проводил в деревне: сначала у бабушки на каникулах, а теперь у меня уже давно свой дом в Ивановской области под Кинешмой. Там и дышится легче, и работается лучше. И жизнь на природе, в среднерусской полосе, влияет на меня и входит в мои произведения.

- А как вы почувствовали свое призвание?

- Жили мы в Марьиной роще, я рос обычным дворовым мальчишкой. Все свободное время проводил с такими же дворовыми пацанами: на трамвае ездили купаться, играли в парке  в футбол, просто бродили по дворам. И вот однажды в парке увидели мальчиков и девочек, которые что-то рисовали. Подошли к ним, посмотрели немножко и стали расходиться. Все разошлись, а я остался -- как оказалось, на всю жизнь! Через несколько минут ко мне подошел их педагог, дал бумагу, карандаш и сказал: «Рисуй». С тех пор рисую, а было мне тогда 11 лет. Сначала занимался у этого педагога в художественной студии в Доме пионеров, потом поступил в художественную школу при Суриковском институте… Пошел туда за компанию – вместе со мной в студии занимался очень талантливый парень, он и позвал меня, в итоге я сдал экзамен и поступил, а его из-за возраста не взяли – он постарше был, считалось, что поздно. Я еще в школе знал, что буду поступать в Суриковский. С учителями мне повезло! В старших классах школы очень много дал мне Валентин Михайлович Леонович – он вел живопись, а в институте – Петр Дмитриевич Покаржевский и Дмитрий Константинович Мочальский. Потрясающие были учителя! Петр Дмитриевич говорил нам, что художник делается не в институтской мастерской, а в жизни, то есть советовал самим искать сюжеты для будущих картин и именно с этими, а не экзаменационными, работами выходить на выставки. Мы прислушивались к его совету, поэтому к окончанию института уже были готовы к выставочной деятельности и вскоре организовали выставку.

- «Мы» - это группа «Романтики реализма»?

- Так называлась наша третья или четвертая совместная выставка, после нее за нами закрепилось это название. Хотя мы сами не позиционировали себя как какую-то закрытую группу. Просто собрались единомышленники и решили вместе выставляться. Большинство из нас познакомились друг с другом еще в художественной школе и в институте. Сейчас уже точно не скажу, сколько нас было сначала. По-моему, одиннадцать человек.

Первую совместную выставку мы сделали сразу после института на улице Вавилова. Для нашего становления это было очень важно, но признание пришло со второй выставкой – «Родная земля», которая проходила на Кузнецком мосту и имела успех: о ней писали, говорили, ее показывали по телевизору. Она заинтересовала не только зрителей и искусствоведов, но и многих других молодых художников, которые стали присоединяться к нашему направлению. И уже в расширенном составе мы организовали выставку «Русская живопись», а потом – «Романтики реализма»… Несколько десятилетий выставлялись вместе.

- Вы, как я понимаю, никогда не писали Ленина или еще какие-нибудь картины, воспевающие советскую власть, и тем не менее творческая судьба складывалась вполне благополучно, все время удавалось выставляться?

- Мы никогда не устраивали шумных акций с целью привлечь к себе внимание, просто тихо делали свое дело, старались через искусство показать красоту жизни, донести вечные ценности. Выставки, признание интересовали нас уже во вторую очередь, а важнее всего было сохранить себя. Слава Богу, мне никогда в творчестве не приходилось наступать на горло собственной песне. Иногда что-то заказывали, но никто не диктовал мне, как писать. Например, ко Дню Победы я написал картину «Ветераны». Как и все люди моего поколения, я трепетно отношусь к фронтовикам и в этой картине постарался передать свою любовь к ним. Они просто сидят на лавочке и вспоминают. Да, картина написана по заказу, но она не выходит за пределы моего творчества и очень дорога мне. Вот когда художнику дают жесткую установку… Опять же все зависит от человека.

- Наряду с пейзажами вы пишете храмы, сцены из церковной жизни. Наверное, этой темой заинтересовались не сразу?

- Храмы -- неотъемлемая часть русского пейзажа и бытия. Они естественно входят в мои произведения, такие, как «Крещение», «На Троицу», «Престольный праздник», «Суздальский дворик», «Русская зима», «Март в Суздале»…

Надо отдать должное нашим преподавателям – они привили нам любовь к иконописи и церковной архитектуре. Мы, конечно, не понимали сакрального смысла церковного искусства, но ценили его как неотъемлемую часть нашей культуры. Потом я стал коллекционировать иконы, со временем пришло и религиозное понимание, хотя и до сих пор неполное. Понять икону до конца очень сложно – в ней такая глубина!

- Писать иконы никогда не пробовали?

- Это не мое. Для написания иконы нужно совсем другое духовное состояние - непрестанная молитва. Коллекционируя иконы, я много общался с реставраторами и иконописцами и сам немножко реставрировал. Например, в Историческом музее был реставратор Виноградов – ваш однофамилец. Он старался, чтобы никто его не видел за работой. И в том числе на его примере я понял, что работа над иконой – таинство. Также в тишине и уединении писали иконы мои знакомые иконописцы. Сегодня на это перестали обращать внимание – много заказов, все торопятся, работают конвейерным методом. У кого-то получается красиво, но мне кажется, что в такой работе исчезает главное – внутренняя связь с Богом. Я могу ошибаться, но так ощущаю, и поэтому сам никогда не дерзну писать икону. Живопись – это мое. Я пишу не горний мир, а человеческий. А человек живет в природе, в интерьере, в городском или лесном пейзаже. И некоторые ходят в церковь, сегодня таких людей становится все больше, и вот храмы и церковные праздники как часть нашего земного бытия я с удовольствием пишу.

- А давно храм стал частью вашего бытия?

- В детстве меня водила в церковь бабушка. Мы жили между двух храмов, которые не закрывались в советское время: преподобного Пимена в Новых Воротниках (на Новослободской) и «Нечаянной Радости» в Марьиной роще. Я даже причащался. Но это было еще до школы. Потом на долгие годы все церковное стало для меня только частью нашей культуры и истории. Но у нас в семье к этому всегда относились с уважением – воинствующими атеистами мои родители не были.

Думаю, что именно иконы помогли мне задуматься о Боге. Еще в советское время стал ходить в родную с детства Пименовскую церковь. В жизни общины не участвовал, но сердцем прикипел к отцу Владимиру Еремину – душа-человек! А когда после 1000-летия Крещения Руси началось восстановление храмов, возрождение церковной жизни, его перевели – назначили настоятелем Тихвинского храма в Сущеве, давно закрытого и разоренного. Многие прихожане, в том числе и я, перешли туда за отцом Владимиром, помогали ему кто чем мог. Сейчас храм полностью восстановлен – большой, красивый! Невозможно представить, в каком запустении он был 20 лет назад. Ну а под Кинешмой у нас тоже замечательный молодой настоятель, отец Димитрий. Он восстановил в Кинешме несколько храмов. Отец Владимир и отец Димитрий своим подвижничеством явили мне пример, как возрождать Россию.

- Как вам кажется, сегодня молодым художникам труднее пробиться, чем в советское время?

- Легко в нашем деле никогда не бывает. Самое трудное – стать художником. Можно научиться правильно рисовать, но все же искусство – великая тайна. Я уже 15 лет преподаю в родном Суриковском, каждый год набираю в свою мастерскую около десяти студентов. Очень обидно бывает, когда и данные есть у человека, и старается он, и родители ему помогают (то есть он не должен думать о подработке – может учиться и учится с полной отдачей), а художника не получается. Увы, не один такой случай помню. Сегодня многие после института бросают живопись, идут в дизайнеры, оформители – там заказы, деньги. Но, например, в сентябре прошлого года я получал международную премию в Ульяновске, и вместе со мной и 90-летним Ефремом Ивановичем Зверьковым наградили мою ученицу Лену Степуру. Конечно, это была большая радость для меня.

- А что вам ближе всего из других видов искусства? У вас есть любимые композиторы, писатели?

- Конечно. Музыка – мир, особенно приближающий нас к Богу. Из современных композиторов больше всех люблю Свиридова. Известные басы из Большого театра Александр Ведерников и Владимир Маторин открыли мне его музыку, а потом мне посчастливилось и лично познакомиться с Георгием Васильевичем. А из литературы… Открыл для себя Толстого. Видимо, для каждого писателя приходит свое время. Не чувствовал я его раньше. Достоевского, кстати, тоже. Жесткие они оба. Мне ближе мягкие классики: Лесков, Гончаров. А тут болел, вообще читать не хотелось. Но взял «Смерть Ивана Ильича» и был потрясен. Зацепил меня Толстой – такую пронзительную и страшную вещь написал!

Из поэтов ближе всех мне Пушкин и Есенин. Мне кажется, чтобы понять и полюбить поэта, надо с ним какое-то время пожить. То есть его книга должна лежать раскрытой на столе. Вот у меня в деревне на столе лежит несколько книг. Утром, когда пью кофе, читаю. Много не надо – одно-два стихотворения. Или воспоминания Нестерова. Я его и как художника очень люблю, считаю, что это один из светочей, создающих национальную культуру. Ну и воспоминания и письма у него удивительные, глубокие. Тоже постоянно к ним возвращаюсь.

- Наверное, и Библия стала вашей настольной книгой?

- Библия должна стать настольной книгой каждого православного человека. Кто-то открывает ее для себя раньше, кто-то позже, и откровение иногда приходит совсем неожиданно. Наверное, жизни не хватит, чтобы понять эту великую книгу до конца – нет на земле совершенства. Но я стараюсь жить по Божьим заповедям.

- Человек творческой профессии, на несколько месяцев в году уезжающий из мегаполиса в провинцию – не редкость. Но у большинства жизнь там ограничена работой и отдыхом. Вы же участвуете в жизни района, создали галерею в Заволжске, за что удостоены звания почетного гражданина города. И это в то время, когда только ленивый не говорит, что у провинции нет будущего.

- Тогда об этом еще не говорили – галерею я создал лет тридцать назад.  Сегодня в Заволжске – он недалеко от моей деревни находится – и храм есть, а тогда ничего не было: ни церкви, ни культуры. Только прекрасное трехэтажное здание начала XX века. Строили его известные архитекторы братья Веснины. Неоготический стиль! И собрали мы там коллекцию, в том числе работ моих друзей: Никиты Федосова (великолепного пейзажиста!), Вячеслава Забелина , Алексея Ткачева . Много русской классики. И в то время, в начале восьмидесятых, галерея эта стала центром Заволжска. Там и свадьбы играли, и в армию ребят провожали. Сейчас она тоже не пустует -- школьников туда постоянно приводят. Сотрудники галереи, разумеется, получают гроши, но находятся энтузиасты, поддерживают. Даже запланировали капитальный ремонт помещения, будут менять отопление. А место какое удивительное! Стоит галерея на берегу Волги, из окна местность за Волгой просматривается километров на двадцать.

- Вы знаете, если раньше уезжали, как правило, насовсем, сейчас чаще едут на работу, но возвращаются и на заработанные деньги ремонтируют и перестраивают свои дома. То есть люди связывают с этим местом свое будущее, будущее детей, внуков. Иначе кто стал бы вкладывать деньги в дом?

- То есть вы верите в будущее русской провинции и России?

- Если Россия не выстоит, то не выстоит никто. Тогда и печалиться будет некому. Не первое столетие приходят кликуши и пугают концом света, а жизнь продолжается. Нужно просто делать свое дело и жить с верой, надеждой и любовью.