В жаркий день 1943 года я, десятилетний мальчишка, сидел в нашей землянке на подоконнике и рассматривал за окном, которое находилось на уровне земли, возню насекомых, очень разных по размеру и цвету. Они шевелили усиками, почесывали и поглаживали ножками свои бока и спинки. Иногда кто-то из них останавливался, к чему-то прислушивался, потом вдруг спохватывался и быстро-быстро продолжал свои передвижения. Вокруг землянки трава разрослась до крыши и давала прохладу и спасение в этот летний зной. Казалось, что вся беготня жучков, букашек и муравьев была осмысленной, потому что они то спускались по стеблю к земле, почти к моему лицу, то поднимались выше окна, за пределы моего видения. Меня увлекало это занятие и заглушало сильное желание поесть. Вот уже несколько дней во рту у меня, как и у всех моих братишек и сестренок, не было ничего. Мы сидели молча. Говорить не хватало сил.

Вдруг я услышал, что у забора на улице кого-то зовут. Я вышел: за воротами стоял верзила и смотрел прямо на меня. Это был взрослый крепкий парень. Мне показалось, что я его уже где-то видел. Огромные руки он положил на ворота и низким голосом тихо спросил: "Ты Алексей Жабский?" — "Да, а что?" — ответил я вопросом. "Это ты умеешь рисовать?" — "Умею". — "Надо поговорить". Я вышел за ворота на улицу и подошел к нему. Мне бросилась в глаза его полосатая выцветшая рубаха, потому что сбоку под рубахой что-то лежало. Лицо парня дышало жаром от солнца. Русые выгоревшие волосы спускались на глаза. Он продолжал пристально смотреть на меня, что-то мысленно взвешивая. Слишком маленьким я ему, наверное, казался. И он опять обратился ко мне: "Ты мог бы нарисовать орла?" Я ответил, что могу. Парень полез за пазуху и вынул оттуда большую краюху хлеба: "За работу получишь это". Я чуть не подавился слюной. "Рисовать будем у меня на спине, — продолжал он. — Тушь есть?" Тушь, к счастью, оказалась. Я вынес палочку туши, растворил ее в воде, вместо кисти взял прутик, намотал на него клочок старой ваты и сказал: "Я готов." Парень легко сдернул с себя рубаху, лег здесь же, у забора на улице, подставив мне громадную спину и положив лицо на свои загорелые руки. Так, лежа, он стал уточнять в подробностях свою просьбу: "Нарисуешь большого орла во всю спину, чтобы крылья его простирались от одного моего плеча до другого, и чтобы летел он в облаках над горами, и чтобы в когтях своих держал голую бабу". Парень повернул лицо ко мне, глаза его сверкнули. Я почувствовал большую ответственность. "Приступай — кивнул он.

Я вскарабкался на него. Теперь передо мной была только необъятная спина. В моей фантазии появился орел. В мыслях начинала представляться вся картина. В нескольких штрихах я набросал крылья от плеча до плеча. Для этого мне пришлось на коленках ползать по его спине. Когда общий контур композиции был намечен, я принялся за детали. Перья на крыльях и хвосте я знал, как нарисовать. Облака легко и быстро нарисовал с натуры. Горы давались трудно. А труднее всего оказалось то, что орел нес в когтях. Я увлекся рисованием. Старался. Получалось. Горы, уже заполнив спину, пошли на бока, увеличивая просторы под парящим в небе орлом. Наконец, я исчерпал свои возможности и сказал: "Все". Парень встал и быстро спросил: "Ну как?" Я отошел на несколько шагов, посмотрел на всю картину. Парень ждал моей оценки. "Получилось", — произнес я. Он пожал мне, как большому, руку, вручил хлеб, сказал: "Спасибо". И, не надевая рубахи, под жарким солнцем пошел по нашей улице Заречной к своим друзьям, которые ждали его, чтобы иглой и тушью увековечить рисунок на спине. Твердой походкой он удалялся от меня, бережно неся на спине орла, и только один раз оглянулся и махнул мне рубашкой.

Голод валил меня с ног. В глазах потемнело. Но у меня в руках был хлеб. От бессилия я чуть не выронил его. Потом прижал этот подарок судьбы к груди и медленно пошел в землянку. После яркого солнца дома казалось темно: через маленькие оконца свет сюда проникал с трудом. Мои братишки и сестренки сидели на прежних местах. Было тихо. Ждали маму. Я показал хлеб. Все молча смотрели на него. Вдруг самый младший, трехлетний Вася гр¬мко закричал, протягивая руки к хлебу. И мы по маленькому кусочку мигом проглотили весь хлеб. Шло время. И однажды, недели через две, в такой же жаркий день сидел я на берегу небольшого пруда, за шахтой Суртаиха, где обычно собирались любители поплавать. И тут я увидел на спине одного парня моего орла. Парень меня не заметил. Он был в окружении таких же молодцов, как и он сам. Они громко и оживленно говорили. И я понял, что завтра этого парня провожают в армию. Была война.

Жабский Алексей Александрович