На выставках случается видеть весьма различные, если можно так выразиться, способы восприятия произведений живописи. Порой проходят зрители вдоль стен залов, не меняя поворота и наклона головы. Некоторые любят возвращаться и рассматривать отдельные полотна. Кто-то непременно будет обмениваться мнением со спутником. Но есть художники, работы которых каждый понимающий искусство будет смотреть внимательно, боясь пропустить что-либо важное, проверяя общее впечатление на уровне деталей, изучая самою красочную кладку. Среди таких авторов – народный художник России Михаил Георгиевич Абакумов . Исключительное внимание, которое вызывает творчество Абакумова говорит о том, что в нём – и в творчестве, и в человеке, в художнике – концентрируются сущностные признаки русского искусства.

Знают все, ценят многие. Но насколько открывается зрителю глубина образов живописца – большой вопрос. Даже от тех, кто номинально исповедует триаду «традиция, духовность, реализм» случается услышать недовольство: «Опять ваши домики да речки!» Людям, живущим по сути в состоянии постоянного стресса, необходимо всё более сильное воздействие на психику, чтобы пробиться к загрубевшей душе и перегруженному постоянной «гонкой» сознанию. Какие уж тут берёзки! Но то, что пейзаж занимает исключительное место в русском искусстве – факт, известный и понятный всякому, профессионально занимающемуся искусством. В данном случае я говорю и о профессиональном смотрении в качестве критика-искусствоведа или хорошо подготовленного зрителя. Для них ясно и то, что повторяемость мотивов, даже переходящая в привычный для глаза извод или закреплённый в художественной культуре некими нормами канон, является благом для искусства; ясно хотя бы из сопоставления с историческими аналогами, прежде всего с тем, что и как делали церковные художники.

Вроде бы здесь нет повода для разговора. В наших эстетических представлениях много от религиозного верования. И не только в плане воспитания вкуса на совершенстве храмовой архитектуры, на великолепии интерьеров, на гармонии икон. Но в самом внелогическом принятии системы ценностей. Наивное «нравится – не нравится» оказывается не лишено смысла. Мы правы, доверяя своему вкусу. Но в случае с искусством Абакумова остаётся сожаление и опасение, что нечто «сказанное» этим замечательным живописцем не «прозвучит» должным образом.

Итак, вернёмся к вопросу о смысле создаваемых им образов. Случается встретить определение призвания Абакумова как певца Коломны. Действительно, этому городу посвящены многие холсты художника. Одно из красивейших мест срединной России, средоточие памятников нескольких эпох, сцена, на которой разыгрывались важнейшие исторические события, культурный центр – Коломна ещё и родина художника. В этом знакомом с детства городе Михаилу Георгиевичу не надо искать мотивы. Напротив, он поражает всех познакомившихся с Коломной и её достопримечательностями тем, какие острые неожиданные «кадры» выделяет в городской среде. И эта острота сочетается с  естественностью и органикой красоты –  в этом отличительная черта живописи Абакумова. Цельность композиции как следствие сущностной близости всех компонентов пейзажа: земли, неба, воды, растений, зданий. И человека, как части этого мира, происхождением, атомами своего тела сроднённого со своим окружением природным и рукотворным. А он более всего сроднён – тут уж само слово подсказывает – с родными местами. Живопись Абакумова эту близость отражает и потому так ценима коломенцами, собирает их на экспозиции мастера в родном городе, украшает местный музей, стала своеобразной визитной карточкой города на слиянии Оки и Москвы-реки.

Но при этом его искусство увлекает и людей никогда не бывавших в Коломне. Отзывы посетителей выставок в массе своей отличаются восторженностью, которую не объяснить чисто внешней привлекательностью работ. Очевидно, общение с такой живописью даёт нечто существенное, чего мы все от искусства ждём. По крайней мере от искусства в изначальном, собственном смысле этого слова. Нас охватывает радость узнавания, которая делает «своим» любое произведение. Создавая образы Коломны то уютные, какими могут быть лишь давно обжитые кварталы с намоленными храмами; то величаво торжественные, утверждённые в плоскости холста вертикалями башен и колоколен; то эпические, развёрнутые, панорамные, с просторами окрестных полей, разливом рек, огромным сводом небес – Абакумов ведёт разговор о гораздо большем. И типичностью образов здесь дело не исчерпывается. Да, конечно, это Россия-Русь с куполами храмов, цветущей сиренью в палисадниках и разнотравьем лугов. Но не менее важна достоверность, впрядённая в живописную ткань каждой работы, точнее, качествами живописи и определяемая. Не просто «похоже», но – «есть»!

Конечно, за этим колоссальный объём натурной работы, невероятный для многих коллег Михаила Георгиевича. Соотношение скорость-качество в его практике поражает. Лично мне повезло видеть однажды, как на вокзале в Вышнем Волочке Абакумов минут за двадцать, в ожидании поезда, сделал великолепный этюд с пламенеющим вечерним небом. Причём, тот холстик перерастал рамки «нашлёпка», в котором зафиксированы два-три отношения. Этюд – тема особая. Грань между почти школьным изучением натуры и творческим осмыслением впечатлений, воспоминаний, ассоциаций, получаемых от неё опытным художником, трудно определима. Да и чисто терминологически мы усложняем дело, давая одно название столь разным по сути вещам. Может быть правы те культуры, в которых для работ аналитического порядка закрепилось название «штудия» или «акт». С другой стороны, мы как бы оставляем себе свободу в момент живописания не думать об утилитарном назначении создаваемой работы.

Свобода вообще является характерной особенностью творчества Абакумова. Использую ещё раз выражение – свобода в изначальном, собственном смысле слова. Само по себе наличие в связи с неким явлением повода вспомнить об исходном значении слов – свидетельство его, этого явления, содержательности. Этюды Абакумова содержательны и в формальном, и в образном отношении. Собранные в экспозиции они в своём разнообразии цвето-тональных решений уподобляются самоцветной россыпи, а при ближайшем взгляде продолжаешь восхищаться вариациями отношений в работах и цельностью каждой из них. Культура видения и культура воплощения у этого художника сбалансированы и своей слаженностью позволяют ему достичь свободного художественного изложения, высокой маэстрии, соединяющей раскованность и точность.

Прекрасное образование, давшее Михаилу Абакумову профессиональную свободу, он завершил в середине 1980-х в творческих мастерских АХ СССР под руководством академиков А.П. и С.П. Ткачевых и А.М. Грицая. А начинался профессиональный рост в училище им. Калинина и был продолжен на художественном факультете ВГИКа. Два образования, два отличных друг от друга подхода определили два аспекта творчества художника. Если ВГИК приучил видеть каждый визуальный объект в сопоставлении и столкновении его качеств с окружением, то занятия в училище привили вкус к декоративности, которая была осмыслена в традициях народной культуры. Жизнеутверждающий характер народного искусства проявился в нарядности даже тех вещей Абакумова, в которых изображены пасмурные состояния. От тех же корней и пристрастие к повествовательности. Картины художника в равной степени и «работают» как звучный цветовой аккорд, выдерживая любые габариты интерьера, и интересны для разглядывания. Будучи бессобытийными, они обретают смысловую наполненность, сюжет, превращаясь в связное живописное повествование. Такая двойственность композиционной природы рождает особую пластическую интерпретацию – каждый план строится как уплощённая кулиса (предвосхищая недоразумения, особо подчёркиваю, что ничего негативного в таком сопоставлении с театральными принципами организации пространства нет; напротив, в этом один из вариантов классического композирования картины, когда каждый план имеет самостоятельную интерпретацию в пластике, колорите и, главное, в смысловом наполнении, а картина в целом уподоблялась сценической площадке). А когда превалирует задача организовать восприятие зрителя по принципу «сквозь план», план (порой несколько планов) уподобляется кружевному орнаменту, своим сложным плетением отражающим сложность мироустройства.

Свобода композиционного мышления позволяет Абакумову решаться на весьма смелые, с трудом реализуемые другими художниками решения. Например, из чисто живописных соображений организовывать структуру вокруг активного доминирующего цветового пятна, контрастного ко всему окружению, как в светлых весенних пейзажах со стоялой темной водой в лужах. Часто использует художник резкие вытянутые форматы, много пишет панорамных пейзажей, и даже делает активные вертикальные форматы, что в пейзажах других авторов встречается гораздо реже. Смело идет он на то, чтобы зафиксировать в картине движение: или ветра, несущего оборванные листья, или плывущих по небу облаков, или струящейся воды. Я уже говорил о разнообразии фиксируемых состояний, но и здесь есть свои предпочтения: любит Абакумов весну, с ее ледоходами, изменчивостью, ощущением пробуждающейся жизни и возможностью для художника придать особую звонкость холсту. Причем «звон» порождается в весенних пейзажах преимущественно светом, а не цветом, что может показаться странным для признанного мастера-колориста. Свет как высшая энергия, как наполняющая весь мир потенция, как сила будущей жизни, связана с другой стихией, активной в творчестве Михаила Георгиевича. Его можно назвать живописцем воды. Эта подвижная животворящая субстанция встречается в его работах чаще, чем у многих других художников. Полноводные реки, лужи на дороге, струи дождя, стремящиеся к земле, купы облаков, уносящих эту влагу от земли, текучая масса тумана… Сама живописная кладка на холстах Абакумова носит характер столь пластичный, подвижный, что ассоциируется с водой,  способной и принять любую форму, и продемонстрировать грозную силу.

Мазок при этом необязательно слит с соседним, структура живописной кладки оказывается сложнее, включая в себя порой непрокрашенную основу. Не всегда стремится Абакумов к тому, чтобы сплавить соседние мазки, чтобы дать промежуточный цвет. В том зачастую нет насущной необходимости, так как цвет и тон взяты «слишком верно», и известные вольности пластической трактовки формы не снижают ее убедительности. По этой же причине Михаил Георгиевич уверенно включает в структуру колорита практически ахроматичные замесы, обретающие в общем строе полотна удивительную звучность. Такие качества живописи по-своему проявляются в графических техниках, хотя в случае Абакумова условное деление «графика – живопись» имеет ещё меньше оснований, чем в других обстоятельствах.

Акварель соединяет качества «быстрописи» и послойного письма с набиранием и уточнением отношений. То же можно сказать об акриле, гуаши, темпере.  Да и о масляной живописи – их объединяет уверенное и свободное использование живописцем весьма разнородных художественных средств. Постоянный поиск новых возможностей подталкивает к регулярному натурному рисованию – занятию всеми признаваемому абсолютно необходимым, но практикуемому весьма редко. Абакумов же обращается к графической технике не эпизодически и не ради вспомогательных упражнений для «настоящего» искусства. Для него в этой области всегда важен поиск специфичной выразительности, соединяющей язык пятна и линии, использующей звучность белой бумаги.

Живопись Абакумова – это всегда рассказ многомерный, сложный, как в пластике, так и в содержании образа. Цепочки ассоциаций, вложенных смыслов превращают каждое произведение в повод для серьезной духовной, интеллектуальной работы зрителя. И закономерно, что именно в связи с его творчеством есть все основания заявить о таком феномене русской живописи, как духовный пейзаж. Он появился в пору «оттепели», когда под позвякивание либеральных лозунгов началось активное наступление на православную церковь. Художники, по-своему противостояли этому, отправляясь по старым русским городам, заново открывая для себя и для зрителей Север – колыбель и ковчег русской культуры и духовности. Духовный пейзаж Абакумова утверждает красоту традиционного русского жизнеустройства и показывает нам его драматическую сложность.

Искусство всегда  противостоит нестроению, разделению, злобе «мира сего». А в конце 1980-х, когда вполне сложившийся художник Абакумов стал свидетелем крушения общественных основ жизни, он, как это нередко бывало в истории искусства, своим творчеством противостоял тотальному нигилизму и нравственному релятивизму нового смутного времени. С этих пор изображение храма, его интерьеров, наполненных внутренним теплом и свечением, стало не столько фиксацией уходящих или же, напротив, возрождаемых красот, достопримечательностей, памятников, но универсальным ответом в многочисленных спорах о необходимых для человека формах жизнеустройства. В этом и есть главное содержание работ художника Абакумова: представить авторское видение пути к тому миропорядку, какой потребен нам по нашей человеческой природе. И путь это может быть только трагическим и одновременно радостным, жизнелюбивым.

Права на материал принадлежат Галерее АРТ ПРИМА. Перепечатка возможна только с обязательной ссылкой на источник.